Мой милый друг! Такая ночь в Крыму, что я - не сторож сердцу своему. Рай переполнен. Небеса провисли, ночую в перевернутой арбе, И если перед сном приходят мысли, то как заснуть при мысли о тебе? Такая ночь токайского разлива, сквозь щели в потолке, неторопливо струится и густеет, августев. Так нежно пахнут звездные глубины подмышками твоими голубыми; Уже, наполовину опустев, к речной воде, на корточках, с откосов - сползает сад - шершав и абрикосов! В консервной банке - плавает звезда. О, женщина - сожженное огниво: так тяжело, так страшно, так счастливо! И жить всегда - так мало, как всегда.
МОСТЫ
1. Лишенный глухоты и слепоты, я шепотом выращивал мосты - меж двух отчизн, которым я не нужен. Поэзия - ордынский мой ярлык, мой колокол, мой вырванный язык; на чьей земле я буду обнаружен? В какое поколение меня швырнет литературная возня? Да будет разум светел и спокоен. Я изучаю смысл родимых сфер: пусть зрение мое - в один Гомер, пускай мой слух - всего в один Бетховен.
2. Слюною ласточки и чирканьем стрижа над головой содержится душа и следует за мною неотступно. И сон тягуч, колхиден. И на зло Мне простыня - галерное весло: тяну к себе, осваиваю тупо. С чужих хлебов и Родина - преступна; над нею пешеходные мосты врастают в землю с птичьей высоты! Душа моя, тебе не хватит духа: темным-темно, и музыка - взашей, но в этом положении вещей есть ностальгия зрения и слуха!
* * *
Ты налей мне в бумажный стаканчик, медицинского спирта стишок. Нас посадят в ночной балаганчик, разотрут в золотой порошок. Будет плакать губная гармошка о тоскливом своем далеке... Я наказан, как хлебная крошка, в уголке твоих губ, в уголке... Нам пригрезятся райские чащи, запах яблок и гул кочевых, видимо, ангелов. Низко летящих в аэрофлотовских кучевых. А затем - по второму. И в третьих - Я впервые тебя обниму. И, возможно, у нас будут дети, и меня похоронят в Крыму. Отзвучат поминальные речи, Выпьют горькой (по сто пятьдесят?) И огромную, в мраморе, печень - над могилой друзья водрузят!
* * *
Когда поэты верили стихам, когда ходили книги по рукам, когда на свете не было на свете, "Агдама" слаще не было когда: одна на всех словесная руда и по любви - рождалась рифма "дети".
"…и Лета - олны едленно есла…" - от крыс библиотека не спасла ни классику, ни местные таланты. В календаре: потоп, Оглы Бюль Бюль. Листаешь: -кабрь, -тябрь, -юнь, и - юль, где Осень держат небо на атланты.
И это счастье - мыслящий бамбук: пусть рыба отбивается от рук, влетает дичь в копейку, и на пляже кого спасет литературный круг? Пусть, краснокожий мальчик, Чинганчгук, в твоих очах, красавица, не пляшет!
Эпохуй нам, какой сегодня век, кого не скушал Эдик Марабек. "… и Лета волны медленно, и звуки.." И я входил и дважды выходил, но, как спастись от рифмы "крокодил"? как доползти безногому - к безруким?
УЖИН СНА ТУРЩИЦЕЙ
Лая белая собачка, пива темный человек. Вот вам кружка, вот вам пачка с папиросами "Казбек". А теперь, садитесь рядом, вот вам слово - буду гадом, обещаю, только взглядом... Душный вечер, звон в ушах, Всюду - признак божьей кары. Например, в карандашах.
К нам бросается набросок - андалузская мазня: …сонный скрип сосновых досок, мельтешение огня, балаганчик, стол заляпан чем-то красным…- Вот и я! Будет вытащен из шляпы женский кролик бытия!
Без сомнений прикажите Вам зарезать петуха: вудуист и долгожитель, он - исчадие греха. Чесноком и красным перцем пусть бока ему натрут золотого иноверца - в винный соус окунут!
Ведь внутри себя ужалясь, как пчела наоборот, Смерть испытывает жалость, только - взяток не берет. В красках - СПИД не обнаружен, будет скомканой постель. А покуда - только ужин. Уголь, сепия, пастель.
* * *
Какое вдохновение - молчать, особенно - на русском, на жаргоне. А за окном, как роза в самогоне, плывет луны прохладная печать. Нет больше смысла - гнать понты, калякать, по-фене ботать, стричься в паханы. Родная осень, импортная слякоть, весь мир - сплошное ухо тишины. Над кармою, над Библией карманной, над картою (больничною?) страны - Поэт - сплошное ухо тишины с разбитой перепонкой барабанной…
Наш сын уснул. И ты, моя дотрога, курносую вселенную храня, не ведаешь, молчание - от Бога, но знаешь, что ребенок - от меня.
* * *
Давинчи - виноград, вишневый чех де cада, и все на свете - кровь и нежность, и досада! А если нет любви: зачем, обняв колени, ты плачешь обо мне в пятнистой тьме оленьей? На завтрак шелестишь вечернею газетой и веришь тишине - мошеннице отпетой. Ее базарный торс прозрачнее медузы, куда она несет за волосы арбузы?
Давай уедем в Рим, начнем дневник уныло, по капельке раба - выдавливать в чернила. Пусть, за углом судьбы - нас не спасут полбанки, лишь музыка, еще невидимой шарманки! …напрасные слова, дефис, бычки в томате и сонная пчела на медной рукояти.
* * *
Сны трофейные - брат стережет, шмель гудит, цап-царапина жжет, простокваша впервые прокисла. Береженного - Бог бережет от простуды и здравого смысла.
Мне б китайский в морщинках миндаль, из гречишного меда - медаль, никого не продавшие книги, корабли, устремленные вдаль: бригантины, корветы и бриги…
Мы выходим во тьму из огня, ждем кентавра, что пьет "на коня", и доставит тропою короткой всех, пославших когда-то меня - за бессмертьем, как будто за водкой.
* * * Лесе
Сбереги обо мне этот шепот огня и воды, снегириный клинок, эвкалиптовый привкус беды… Я в начале пути, словно Экзюпери - в сентябре, где Алькор и Мицар, где иприт в лошадиной ноздре. Далеко обними, пусть ведет в первобытную синь, где Алькор и Мицар, твой мизинчик династии Мин.
Над звездою - листва, над листвою - трава и земля, под землею - братва из космического корабля. Я за словом "кастет" - не полезу в карман кенгуру: вот и вышел поэт, танцевать золотую муру! Вот смеется братва и бессмертную "Мурку" поет, и похмельное солнце над городом детства встает!
Сбереги обо мне - молоко на хозяйской плите (здесь любой виноград - бытовая возня в темноте). Сбереги о любви - бесконечный, пустой разговор, где лежит у воды с перерезанным горлом, Мисхор. И тогда ты поймешь, задремав в жигулиной арбе,
что я - зверь о тебе, что я - муж о тебе, что я - мысль о тебе…
ПИТЕРСКИЙ ЛИВЕНЬ
В чековой книжке оставишь закладку, выйдешь за пивом, а в Летнем саду - дождь уплетает людей всухомятку, четверть Фурштатской отъел на ходу!
Оные сутки, от каждой "маршрутки" - лужи бросаются в страхе с моста… Бродишь у ливня - в луженом желудке, словно Иона - во чреве кита.
В желтой футболке с эмблемою "натса", стершихся мыслей вдохнув порошок, ты поспеши благодарно признаться: - Господи, как хорошо. Хорошо.
АБСЕНТНЫЙ СИНДРОМ
Попробуйте абсент на вечном сквозняке: почудится акцент в молчании Мисхора, в отпетой тишине - обрубок разговора, монголья нежность - в русском языке.
… Из конуры собачьего ума вдруг выползет, поскуливая сонно, вся в синяках и в пролежнях, зима с просроченным билетом до Херсона. И я налью ей в блюдечко абсент: "Лакай, дружок, пока не видит мент, пока еще звучит в ушах прощальный зуммер Американ-экспресс, и "пятый элемент" - не найден, и пока - Иосиф Бродский умер…
Поэзия - предательство рассудка, одним - жена, всем прочим - проститутка… Виной - абсент: полынь и потолкынь… В стране Прикинь - я сам себе акын. Брось пистолет! Не шевелиться!, - шутка.
Я пью абсент, и я люблю тебя. Сбегают крысли - мысли с корабля, Иду на дно и преданно шепчу: Ты, женщина, женчужина, жемчу…
АФРИКА
Сегодня холодно, а ты – без шарфика; невероятная вокруг зима – Как будто Пушкину – приснилась Африка и вдохновение – сошло с ума!
"Отдайте музыку, откройте варежку", – ворчат медвежие грузовики. И чай зеленовый друзьям заваришь ты, когда вернетесь вы из Африки.
Ах, с возвращением! Вот угощение: халва и пряники, домашний мед – А почему сидим без освещения, – лишь босоногая звезда поймет.
Когда голодные снега заквакают, шлагбаум склонится кормить сугроб. "Любовь невидима, как тень экватора", – сказал намедни мне один микроб.
Неизлечимая тоска арапова! Почтовым голубем сквозь Интернет: разбудишь Пушкина, а он – Шарапова, а тот – Высоцкого – Да будет свет!
* * *
Облака под землей – это корни кустов и деревьев: кучевые - акация, перистые – алыча, грозовые – терновник, в котором Григорий Отрепьев, и от слез у него путеводная меркнет свеча.
Облака под землей – это к ним возвращаются люди, возвращается дождь и пустынны глазницы его. Спят медведки в берлогах своих, спят личинки в разбитой посуде, засыпает Господь, больше нет у меня ничего…
Пусть сермяжная смерть - отгрызает свою пуповину, пахнет паленой водкой рассохшийся палеолит. Мой ночной мотылек пролетает сквозь синюю глину, сквозь горящую нефть и, нетронутый, дальше летит!
Не глазей на меня, перламутровый череп сатира, не зови за собой искупаться в парной чернозем. Облака под землей - это горькие корни аира… …и гуляют кроты под слепым и холодным дождем.
Мы свободны во всем, потому что во всем виноваты, мы – не хлеб для червей, не вино - для речного песка. И для нас рок-н-рол - это солнечный отблеск лопаты и волшебное пенье подвыпившего рыбака.
УХА
Луковица огня, больше не режь меня, больше не плачь меня и не бросай в Казань. Ложкою не мешай, ложью не утешай, память - мужского рода: чешется, как лишай. Окунем нареки, вот мои плавники, порванная губа, вспоротые стихи. Вот надо мной проходят пьяные рыбаки.
Все на земле – мольба, дыр и, возможно, щыл. Господи, Ты зачем комменты отключил? Всех успокоит Сеть, соль и лавровый лист, будет вода кипеть, будет костер искрист. Будут сиять у ног – кости и шелуха... Как говорил Ван Гог: «Все на земле – уха…»
* * *
Укоряй меня, милая корюшка, убаюкивай рыбной игрой, я шатаюсь, набитый до горюшка, золотой стихотворной икрой.
Это стерео, это монахиня, тишину подсекает сверчок, золотой поплавок Исаакия, Сатаны саблезубый крючок.
Дай мне корюшка, мысли высокие, говори и молчи надо мной, заплутал в петербургской осоке я, перепутал матрас надувной.
Вот насмертка моя - путеводная, вот наживка моя – уголек, кушай, корюшка, девочка родная, улыбнулся и к сердцу привлек.
* * *
Напой мне, Родина, дамасскими губами в овраге темно-синем о стрижах. Как сбиты в кровь слова! Как срезаны мы с вами - за истину в предложных падежах!
Что истина, когда - не признавая торга, скрывала от меня и от тебя слезинки вдохновенья и восторга спецназовская маска бытия.
Оставь меня в саду на берегу колодца, за пазухой Господней, в лебеде… Где жжется рукопись, где яростно живется на Хлебникове и воде.
Ах, Слава, они просто одели шоры "Россия-мессия-купола-колокола" и ориентируются на уровень средненьких поэтов советской эпохи. С одной стороны - конъюнктура, выдаваемая за патриотизм, с другой стороны - ностальгия по временам молодости. Впрочем, не хочу давать никаких оценок кому бы то ни было. Лучше буду молча читать Кабанова.
Я сразу по прочтении этой подборки, рванул ещё почитать его в "поэзию. ру." Читал вслух, жена с дочерью тоже были в приятном шоке...! А господа "золотари"считают то, что выше их разумения, то значит ерунда... Поэтому мне прежде всего жаль молодёжь, которая "ведётся" на их умствования и менторство!
Да, Слава, это настоящая поэзия. А вот наши "золотые" коллеги, похоже, совсем этого не чувствуют. Зуб имеют на Кабанова... Буду по возможности публиковать здесь хороших современных авторов.
