* * * Р.
Смутный сон про Робинзона Крузо вплыл в меня, как в гавань корабли… Тень чужого брачного союза медленно касается земли.
И уже любви запретной зона тянется по скошенной траве — клинопись на крыльях махаона, иероглиф "ци” на рукаве.
Волны, камни в разноцветном гроте, облачные горы вдалеке, рыбы в море, ласточки в полёте говорят на странном языке.
Помнишь, мы читали Гумилёва, умирали от сердечных ран, но не знали, что такое Слово, о котором пишет Иоанн.
И когда в июле сквозь окошко в дом рвалась июльская гроза, и когда египетская кошка щурила китайские глаза,
мы не знали, что созвездий пятна нам твердят, что смертен человек, но непоправимо, невозвратно мы с тобою связаны навек.
Как нам научиться ладить с горем, делать буcы из застывших слёз, нам — поэтам, странникам, изгоям, грустным повелителям стрекоз?
* * *
Нам шьёт зима одежды брачные, сквозные, белые, непрочные... Снег завалил дома невзрачные — кирпичные и крупноблочные.
А улицы гремят трамваями, гудят машинами заморскими, и голуби гуляют стаями с замашками консерваторскими.
Пространство сыто снежным творогом, а время — сахарною пудрою. Но чёрный ворон смотрит ворогом, ища себе подругу мудрую.
Он ей сошьёт фату из инея, из снега — платье подвенечное и улетит с ней в небо синее, в пространство канет бесконечное!
|