В первые годы после окончания лицея Пушкин окунулся в бурную пучину столичного света, жил беспечным повесой и весельчаком: театры, дружеские пирушки, балы, милые дамы и доступные девицы стали на время кругом его интересов. Правда, надо оговориться, он не прерывал своих связей с Жуковским, Карамзиным, Дельвигом и другими поэтами, свел дружбу с братьями Тургеневыми, ставшими его наставниками, значительно повлиявшими на его вольнолюбивые произведения, рядом были Чаадаев, Пущин, Вяземский…
Пушкин жил в ту пору в маленькой комнатке в районе Коломны, он редко приглашал к себе гостей, стесняясь убогости своего жилья и невозможности прилично угостить. Причину безденежья поэта объяснить нетрудно. Он был выпущен из лицея в чине коллежского секретаря с окладом 700 рублей в год. На эти деньги не пошикуешь и не угостишь друга бокалом «Клико». От родителей в ту пору, как и позже, он помощи не имел. Но Пушкин был желанным гостем во многих столичных салонах, у приятелей – гусаров, у друзей – литераторов, и отсутствие денег его не слишком тяготило.
В годы первой ссылки на юг Пушкин все чаще задумывается, на какие средства ему жить. И хотя в Кишиневе Пушкина опекал Инзов, под кровом которого поселился поэт, но в деньгах он стеснен. В эту же пору начинают поступать деньги от первых публикаций, но они не регулярны, не столь велики, но обнадеживают.
В письме П. Вяземскому из Одессы весной 1824 года Пушкин пишет: «Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше, право, не хуже другого…» И признается: «…я пишу для себя, а печатаю для денег, а не чуть для улыбки прекрасного пола».
В этих признаниях уже отчетливо проступает уверенность поэта в том, что сочинительство – есть не что иное, как профессия и средство к существованию. Конечно, на литературе в те годы стали зарабатывать и другие, но чаще всего то были выходцы не из дворянской среды. В XVIII веке и а начале XIX сочинительство еще не считалось профессией, это была для иных забава, позволявшая блеснуть поэтическим талантом, для других – возможность высказать свои взгляды на жизнь. Для Пушкина поэзия стала профессией, и не только по призванию и потребности души, но и как средство выживания.
Иной скажет: Пушкины не были бедны. Более двух, а то и около трех тысяч десятин земли, несколько деревень, около тысячи душ одних только мужиков. Но они не могли прокормить одну семью.
Причин тут много. Одна из них общеизвестная, доказанная все историей человечества, - рабский труд никогда не был высокопроизводительным. Сами русские помещики, особенно из числа тех, кто привык жить на широкую ногу, не следили за тем, что происходит в их владениях, отдавая хозяйство на развал и расхищение старостам, приказчикам, управляющим, которые больше заботились о своем кармане, чем о доходах или о росте урожайности, продуктивности скота и о крестьянах. Особенно процветали бесхозяйственность и воровство во владениях Пушкиных.
Оказавшись в ссылке в Михайловском, поэт столкнулся с откровенным произволом и воровством домоправительницы Розы Григорьевны.
«У меня, - пишет Пушкин брату Льву, - произошла перемена в министерстве: Розу Григорьевну я принужден был выгнать за непристойное поведение…» Пушкин сделал ревизию хозяйства и обнаружил массу фактов хищения. Подобного рода ревизию, только более скрупулезную и детальную, десять лет спустя в Михайловском провел муж сестры поэта Н. Павлищев. Его отчет, посланный Пушкину, содержит удручающую картину бесхозяйственности и воровства управляющего.
Павлищев перемерил все зерно, обсчитал наличие и расход сена, выверил карты земельных владений.
Вкратце можно привести примеры: «урожайность ржи – сам 4 (то есть при высеве центнера семян собран урожай четыре центнера), жита – сам 3,5, овса – 1,5».
Из 8700 пудов сена украдено более семи тысяч, смехотворны надои от коров и выход масла, завшивленна полудохлая птица.
Пытаясь оценить Михайловское, Павлищев обнаружил, что часть земли вообще не учтена, что на самом деле Пушкиным принадлежит две тысячи десятин, из них больше половины пашня и сенокосы, немалую площадь занимают леса, озера. Правда, мужиков мало, около сотни. Но земли достаточно плодородны и стоят немало.
Конечно, если бы нашелся человек, который взял это хозяйство в свои руки, вложил умение и настойчивость, такое большое поместье могло накормить семью. Но никто из Пушкиных не был способен к этому, да и не хотел заниматься делами.
А поэту просто не по силам было тянуть этот воз, содержать беспечного отца, безудержного транжиру-братца, выплачивать долю замужней сестре и заботиться о собственной год от году растущей семье.
Его плачевный опыт наведения порядка в Болдинском поместье после того, как отец ему вручил бразды правления, оказался печальным.
Он должен был, управляя имениями, выплачивать долг казне 190 тыс. рублей, проценты на этот долг – 12 тыс. в год, недоимку – 11 тыс., частных долгов отца – 10 тыс., долги брата и к тому же давать средства проживания и тем, и другим.
В первый же год, не получив ни полушки доходов, Пушкин уплатил за отца 860 рублей, за брата 1300 рублей. Пришлось заложить собственных кистеневских крестьян за 13 тысяч и расстаться с мыслью поднять родительское имение. Оставалось одно – служить царю и писать. Литература давала больше.
Обзаведясь семьей, поэт полагал, что ему будет достаточно зарабатывать в год тридцать тысяч… Поступив на службу, он стал получать от казны пять тысяч в год. Разумеется, на эти деньги в столице прожить достойно было просто невозможно. Сегодня далеко не каждый представляет, во что обходилась жизнь в столице, если ты светский человек и принадлежишь высшему обществу.
Первая столичная квартира обходилась поэту в три тысячи в год. Эта квартира на Гороховой имела двенадцать комнат, кухню, каретный сарай, сарай для дров, конюшню, ледник и так далее. Заметим, что позже Пушкин платил за квартиры куда больше. В доме жили нанятые две няни, кормилица, камердинер, четыре горничных, три лакея, повар, прачка, полотер и верный дядька Никита Козлов.
Квартира была обставлена небогато, своего выезда Пушкины не имели, у них было две кареты, коляска, а лошадей нанимали у содержателя извоза Савельева за 300 рублей в год. Пешком светские люди только прогуливались, а любая поездка по городу должна была проходить в карете или коляске.
Продуктов, которые по зимнику приходили из имений, надолго не хватало, а потому почти все к столу покупалось в лавочках, зачастую в кредит. Кредитом пользовались в галантерейных и ювелирных лавках, у портных, сапожников, белошвеек.
Все стоило очень дорого, даже самое необходимое, не говоря уже о нарядах для Натальи Николаевны, но ее выручала тетушка, фрейлина Е. Загряжская. Тем не менее поэт постоянно прибегал не только к займам в казне, но брал под проценты крупные суммы у ростовщиков. Посмертный долг им превышал двадцать тысяч.
Надо отметить, что в пушкинское время ростовщичеством занимались люди довольно почтенные: среди пушкинских кредиторов были полковник Жемчужников, титулярный советник Татаринов, прапорщик Юрьев, полковник Шишкин.
Помогали поэту сводить концы с концами друзья: Вяземский, Плетнев, посвятивший себя издательской деятельности произведений поэта.
Но Пушкин терпеть не мог безвозмездной помощи даже от самых близких людей. Когда Вяземский издал «Бахчисарайский фонтан» за три тысячи рублей, Пушкин потребовал, чтобы тот полностью возместил свои расходы, которые составили 600 рублей. В денежных делах поэт был весьма щепетилен.
Стесненные финансовые обстоятельства тяжело ложились на душу и помыслы поэта. Его все возрастающая семья заставляла думать не только о дне текущем, но и о будущем. Какое-то время он возлагал надежды на собственное имение. Не случайны его восклицания в письме Наталье Николаевне: «Боже мой! Кабы заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили и московским калачом. Жил бы себе барином».
В другом письме жене он пишет: «Я сплю и вижу, чтобы к тебе приехать (в Полотняный. – С.В.), да кабы мог остаться в одной из ваших деревень под Москвою, так бы богу свечку поставил. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Дай сделаю деньги, не для себя, для тебя. Я деньги мало люблю – но уважаю в них единственный способ благопристойной независимости… Хорошо, коли проживу я лет еще 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а особенно Сашка».
Мечту о собственной деревне Пушкин хотел осуществить во время пребывания в Полотняном Заводе летом 1934 года. Была даже заготовлена доверенность гончаровскому приказчику Квасникову на право ведения дел по покупке деревни Никулино неподалеку от Медыни.
Он хотел иметь деревню, не обремененную долгами, свою, а не унаследованную от отца или из собственности Гончаровых.
«О чем я думаю? – писал Пушкин жене из Михайловского в сентябре 1835 года. – Вот о чем. Чем нам жить будет? Отец не оставит мен имения: он его уде вполовину промотал; Ваше имение на волоске от гибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000».
Именно в это время Пушкин попадает в финансовую западню. Он надеялся получить от царя разрешение выпускать газету. Но Николай отказал. Просьба поэта совпала со временем, когда царь наложил запрет на всякие новые издания, полагая, что в стране достаточно имеется газет и журналов.
Пушкин просит дать ему отпуск на три-четыре года уединенной жизни в деревне. За это время он надеется поправить свои дела и вернуться в столицу к царевой службе. Николай не возразил. Пусть едет «куда хочет», наложил он резолюцию. Но выразил сомнение, а сможет ли Пушкин «согласить сие со службой».
Это была самая настоящая западня, очень схожая с ситуацией 1834 года, когда Пушкин захотел положить конец своей службе. Отставку его принимали, но запрещали в этом случае доступ в архивы, без которых он не мог заниматься историей Петра I. Повторялась схожая ситуация. Царь держал Пушкина на коротком финансовом поводке. И хотя несколько помог займом, но это заем не облегчил финансового положения поэта. Он все больше и больше запутывался в долгах.
В одном из писем жене в острый момент он пишет: «Не сердись, жена, и не толкуй моих жалоб в худшую сторону. Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастен, но я не должен был поступать в службу и, что хуже, опутать тебя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас. Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога».
Не став помещиком, Пушкин делает упор на профессиональные заработки. Издание книг часто выручало его. Книжная торговля в России год о году расширялась, особенно в столице. Широкой известностью пользовались лавки Смирдина, Плавильщикова, Сленина, газеты и журналы расходились по подписке. Другое дело, что тиражи были невелики, обычно основной тираж издания ограничивался 1200 экземплярами; если он расходился, делался повторный. Значительно чаще ставшие популярными стихи расходились в рукописях, полны ими были женские альбомы.
Цены на книги держались довольно высокими – от 5 до 20 рублей. Известны некоторые гонорары Пушкина. Книготорговец Смирдин платил ему по 11 рублей за строчку. Приличные суммы гонораров поэт получил за издание своих ранних поэм, «Евгения Онегина», «Повестей Белкина», сборников стихотворений. И тем не менее Пушкин не хотел уподобляться Булгарину и ему подобным, сочинявшим книги «на потребу». Поэт руководствовался политическими и нравственными критериями, считая долгом писателя быть «на передних позициях просвещения и образования». Он отходил от поэзии к прозе, намереваясь писать историю России. Он стремился, чтобы писатели становились рупорами передовых идей. А для этого ему нужна была газета или журнал. В 1830 году совместно с Дельвигом он издавал журнал «Северные цветы», основал «Литературную газету». Но оба издания просуществовали недолго.
Пушкин не оставляет мысли иметь свою трибуну. Именно для этого он в свое время переезжает из Москвы в Петербург. Он писал Плетневу: «Мне кажется, что если все мы будем в кучке, то литература не сможет не согреться и чего-нибудь да не произвести: альманаха, журнала, чего доброго? И газеты».
Весной 1835 года Пушкин вновь хлопочет о разрешении журнала. И хотя император упорно не желал раздвигать рамки прогрессивной прессы, Пушкину удалось выхлопотать право на издание литературного журнала «Современник». Это разрешение налагало на издателя ряд ограничений, подконтрольность цензуре. Однако Пушкин горячо взялся за дело, привлекая близких ему по духу авторов.
История этого издания – отдельная тема. Но интересно суждение поэта по поводу своей журналистской работы. В письме жене в мае 1836 года он пишет: «Вижу, что непременно надо иметь мне 80 000 доходу. И буду иметь. Недаром же пустился в журналистскую спекуляцию – а ведь это все равно, что золотарьство… очищать русскую литературу – есть чистить нужники и зависеть от полиции».
Увы! Пушкину не удалось исполнить свою мечту. Жизнь его оборвалась. Но десятилетие спустя другой поэт, ставший больной совестью России, возродил журнал как трибуну передовой мысли и в то же время сделал его весьма доходным изданием.
В после смерти Пушкина осталось долга 92 500 рублей…