ОБРАЗЦЫ МАТЕРИАЛОВ. ПОЭЗИЯ
ВАЛЕРИЙ ПРОКОШИН (26. 12. 1959 – 17. 02. 2009).
* * *
Ты включаешь спозаранку свой пейзаж:
Небо, речку, поле, лес – и входишь в раж,
Повторяю за тобою: «Отче Наш…»
Столько радости во всём, что я учу!
Хорошо, что ночь закончилась вничью.
Одеваюсь, выхожу, иду к ручью.
Вдоль сугробов, мимо церкви, словно вброд.
Улыбаюсь – на губах вчерашний мёд.
День шестой. Кричат вороны. Снег идёт.
Жизнь течёт, перетекает через край,
Ощущение, что где-то рядом рай,
Только ты его пока не открывай.
Пусть он будет, словно ангельская весть –
В воскресенье. А пока сейчас и здесь
Повторяю за тобою: «Даждь нам днесь…»
* * *
В январе по воле Бога,
Выпав, будто из гнезда,
В небе светит одиноко
Вифлеемская звезда.
Свет её пронзает души
Точно так же, как и свет
Этой русской зимней стужи
На краю прошедших лет.
Пламя Божьего светила
Указует путь добра,
Но ни с кем не примирило
Ни сегодня, ни вчера.
Это время – просто пропуск
В мир несбыточный, как сон.
Рождество… Россия… Боровск
Вечным снегом занесён.
РОЖДЕСТВО
В ночь с шестого на седьмое января
Фонари, небесным таинством горя,
Освещают этот скользкий путь земной,
Нынче кем-то чуть присыпанный золой.
В ночь с шестого на седьмое, в тайный час
Что-то вновь соединяет вместе нас.
И, касаясь вдруг протянутой руки,
Понимаю, как мы были далеки.
В ночь с шестого на седьмое, в Рождество,
В сердце входит неземное торжество.
И всё кажется: куда-то мы летим,
Может, в бездну, может, в Иерусалим.
Но с шестого на седьмое января
Церкви держат нас, как будто якоря,
Между небом и землёю – между двух
Рук господних, берегущих от разлук.
ОЛЬГА БОЧЕНКОВА
* * *
Сказать, что время – полый чёрный шар
И что в него ни капли не попало, –
Ни ангела, что ночью пролетал
Под окнами ослепшего подвала,
Ни буковки, ни звёздочки – ни зги,
Лишь, с чёрных веток стряхивая капли,
Небесных сфер расходятся круги
И бабочки оконные обмякли.
И, осыпаясь столбиками пыли,
Тех сумерек сгустившуюся взвесь
Их крылышки бессонные забыли,
...а были или не были – Бог весть.
ДВОРНИК
Будто луна захлебнется на дне его кружки,
Скажет «налей» – и нальет себе серого снега,
В гулких дворах, рассыпая горох колотушки,
Выйдет подвыпивший дворник искать человека.
Дворник не дворник, а в воздухе позднеосеннем,
Твердый горох, рассыпая по улицам глухо,
Выйдет подвыпивший вторник искать воскресенья
В шапке-ушанке на левое съехавшей ухо.
День его будет нелегок – сухая погода,
Значит опять дожидаться речного норд-веста.
Ветер, попутный любимому времени года,
Гонит листву на любимое временем место.
ВЯЧЕСЛАВ НЕКРАСОВ
ЛУНА И ЧЕСНОК
Все время падает чеснок
Сквозь щель в моем столе,
Потом катается у ног
И кувыркается у ног,
Чтоб я поймать его не смог
В голубоватой мгле.
Проблему с мышками решил
Сибирский серый кот,
Я раны на душе зашил
И меч на сердце положил
Как новый Дон Кихот.
Мелькнет в проулке чей-то лик –
Не спит моя страна –
Ему нальёт за воротник
Шафранная луна…
А ты когда-нибудь придешь,
Пройдешь в моем саду…
И скажешь:
– Как же ты живешь?
Послушай, как же ты живешь?..
И кто тебе – ну ты даешь! –
Готовит здесь еду?
Ну вот, смотри – упал чеснок
Сквозь щель в твоем столе!
Теперь катается у ног
И кувыркается у ног,
Чтоб ты поймать его не смог
В голубоватой мгле…
ОБЛАКО
Как парча у Веронезе
Это облако искрится,
Как парча у Веронезе
Это облака течёт.
Очень скоро оно станет
Красной маленькой лисицей,
И по краю, краю неба,
Топ-топ-топ-топ-топ, уйдёт…
До свиданья, до свиданья!
Я целую край завесы,
И на сцену выбегает
Нелюбезный арлекин,
Я ж тихонько удаляюсь
По закону политеса,
Деликатно и учтиво
С тонкой баночкой сардин…
КИРА КОВРОВА
* * *
«Их тени благовонны
Над Летою цветут...»А. С. Пушкин
Где-то розочка была
С маминой со свадьбы? –
Словно феечка мала –
Вот поцеловать бы...
От наручных от часов
В маленьком пенале
Лег бутон на вечный сон...
Вечный? - Ах, едва ли...
Замуж вышедши сама,,
Не взяла с собою –
От безумства иль ума? –
Тленье дорогое...
Может, все же отыщу
Крошечный тот ящик?
Мне простят – и я прощу –
И пойду жить дальше?..
АСЕНЬКА
Ты вымаливала Марину,
Говорила собакам «Вы»,
Потеряла младенца-сына,
И людской не боясь молвы,
Написала – в «Моей Сибири» –
Как другой ребенок пришел,
Постучался... В девчачьем мире –
Мне запомнилось хорошо,
Как потом ты с собой носила
Давней памяти – вечную боль,
Что его ты в жизнь не пустила,
Не дала ему шанс – собой...
Неужель – твой рассказ непреложно
Стал основой, подобьем канвы?
...И не только собакам –
Кошкам говорила ты тоже «Вы»...
ВЛАДИМИР ЖУРБА
ПЕСНЯ БЕЛОКАЗАКА
Ночь темна и звёзд не видно,
Сквозь господство дикой тьмы
Всё несутся вверх тоскливо
Стоны волн из-под кормы…
Не найти теперь мне места –
В гуле чётко я ловлю
Лишь волнующие вести
О стране, что я люблю.
А вдали уж порт турецкий –
Неизвестная страна…
Не приемлю строй советский:
Клятва Родине дана.
Мне Стамбул милей не станет,
Нервы сжаты, как кулак –
Море ж вторит неустанно:
«Воротись домой, казак».
Выбор сделан, сердце ноет,
Лишь чужбина – мой удел,
А волна всё дальше гонит…
Лучше б я в войне сгорел.
ОЛЬГА ГАЛАКТИОНОВА
АННУШКА
Вот какая промашка случилась –
Видно, ноша была тяжела –
Как же Аннушка огорчилась:
Масло купленное пролила.
Быть растяпою стыдно при людях –
О парнях бы ей меньше мечтать…
В чьих руках она стала орудьем,
Лучше, право, о том промолчать.
Невдомёк ей, как кто-то был весел,
Что прошла роковою стезёй,
И случайные капли на рельсах
Задержались тяжёлой слезой.
Потаённо или всенародно
Потрясая возмездья мечом,
Обвиняйте кого вам угодно,
Только Аннушка ни причём.
* * *
А.С. Пушкину
Когда умру, я Пушкина найду,
Ему скажу, что там, где дуб зелёный,
У целого народа на виду
По-прежнему всё ходит кот учёный.
Ещё ему я поклянусь Творцом,
Что в свете бродят слухи, как ни странно:
С Онегиным стояла под венцом
С годами овдовевшая Татьяна.
В России же всё в норме прописной,
Хоть норма и нелепою бывает,
Всё мирно, лишь окольной стороной
К нам эхо дальних взрывов долетает.
И Пушкин понимающе кивнёт…
О, как ему к лицу Вселенной воля!
Тут ненароком он произнесёт:
– Из своего прочтите что-то, Оля.
И вот тогда в большом смятенье чувств
Как бы нырнув в бурлящую стремнину,
Я, может быть, на восемь строк решусь
Или смолчу, сославшись на ангину.
НАТАЛЬЯ ГОЛОВАТЮК
* * *
Люби меня так, будто я не Ева и не Лилит,
А какой-нибудь вымирающий вид.
* * *
Едва не спросила:
Хочешь
Я буду любить тебя вечно?
Но подумала:
А вдруг Вечно –
Это слишком мало?!
И промолчала.
* * *
– Алло, здравствуйте! Регистратура?
– Говорите громче, плохая слышимость!
– Мне бы таблеточки или микстуру...
У меня морезависимость...
Каждый год обострение с начала мая.
– С таким диагнозом не принимаем.
* * *
Полненькие, стройные,
Будем все покойные.
Как бы страшно не звучало,
Забывать нам не пристало
Эту истину простую:
Заберут всё под чистую.
Что останется от нас?
Память. Совесть. Трубный глас.
* * *
И вот этот парень, допустим, Энрике,
Берёт в свои руки фломастер и стикер
И пишет: не ждите, ушёл на войну.
И мать, прочитав это, камнем ко дну.
И ей бы гордиться: вернётся героем,
Но нет, не нужны ей не Рим и не Троя,
Пускай землепашец, пускай скотовод,
Да всё, что угодно: контора, завод,
Но лишь бы не залпы, не рокот орудий...
И молится мать о единственном чуде,
Приникнув к иконе седой головой:
Живой, пусть вернётся живой!
И так было тысячи лет – в изголовье
У всех матерей заклинанье любовью:
Не надо ни Трои, ни Брестской стены,
Не надо, не надо, не надо войны!
КАЛУГА
* * *
... май незаметно перетёк в июнь.
От полных одуванчиковых лун
Ни облачка, ни встрёпанного нимба.
Но в парк войду, но посмотрю наверх:
Там россыпью застывший фейерверк,
Там звёздный небосвод цветущей липы.
Нестойкий аромат падучих звёзд...
Я – в полный рост, но липа в полный рост
Столь высока... в ней нет ко мне участья.
А я всё жду, зяряженная нить:
Приветных слов, подсказки, может быть;
И эта ключевая жажда счастья
Мешает жить.
ТЮЛЬПАНЫ
Время – незримое и ненасытное пламя.
В этом году
в городе первыми поизгорели тюльпаны;
вот, я иду
парком, и углей остывшие россыпи – всюду.
Не посмотрю,
так и не вспомню, что в самую эту секунду
тоже горю.
КРЕСТНЫЙ ХОД
В такую ночь – и школьная наука
вдруг вспомнилась – но правилу руки
согласно, огибая храм по кругу,
как в толще водной рыбьи косяки,
мерцая, совершают поворот,
Пасхальный выступает крестный ход.
Здесь полушёпот, здесь почти на ощупь
шаги, и шорох щебня из-под ног.
Здесь ветер ничего не знает проще,
чем у свечи срывать огня росток.
Но свет иной уже грядёт сквозь тьму,
и рыбы-души тянутся к нему.
ЭЛЬВИРА ЧАСТИКОВА
ДАНТЕ
Переведите Данте …через дорогу
Нашей, свободно организованной, речи!
За семь с лишним веков неточностей много
В том, что трудно проверить – всегда гаснут свечи.
Но нового Данте нет – замены, то есть,
Хоть в нынешний ад проложен маршрут особый,
И отбивает такт за поездом поезд,
Некуда на пассажиров, жаль, ставить пробы.
Данте они, по-моему, не читали:
Типа, язык тяжёлый, они, де, - туристы…
Ладно, на месте вникнут уже в детали.
Все – без обратных билетов, все ПМЖ-исты.
Значит, надолго, а точнее – навеки,
Загодя не подготовленные, невежды.
А ведь Данте раньше бы поднял им веки,
Пусть в переводе, но с обретеньем надежды.
ЛЮБОПЫТСТВО
Дачницей пройдусь по саду.
В платье тычется малина,
А вьюнки от винограда
Развивают локон длинно.
Кажется, контакта, ласки
Хочется всему живому.
Я заглядываю в глазки
Стрекозе, коту и дому.
От хозяина, однако,
Отвожу свой взгляд, скрываю,
Ведь ему такого знака
Не положено, я знаю.
Пусть слоняется кругами
Рядом, путь не сокращая.
Ни друзьями, ни врагами
Мы не станем, обещаю.
Были мы тесней, чем воздух
В прежней жизни, до вторженья
Осени, осы стервозной.
До сих пор несносно жженье!
ОН впустил, решив: – Пожалуй,
Ради любопытства, ради…
И позволил впиться жалу,
Не спеша с противоядьем.
В тот момент ему дороже
Был азарт, а не спасенье…
Я гуляю по дорожке
То ль в четверг, то ль в воскресенье.
Только нам-то не маячит
Воскресенье Иисуса.
Гулко падает, как мячик,
Злое яблоко искуса.
ОЛЬГА ШИЛОВА
* * *
Я себе купила кеды
с белыми шнурками.
Господи, ужели, беды
Ты развёл руками?
Я ещё ступаю шатко
по одной полоске,
будто первачок в тетрадке,
слыша отголоски
обвинительных обстрелов,
бомбовых ударов,
метко-снайперских прицелов
и ночных кошмаров.
Но в день праздника Победы,
мира и объятий,
раскошелилась на кеды
и две пары платий.
И в течение недели,
вставши спозаранку,
подиумный шаг модели
с царственной осанкой
отработала почти что.
Прочь, былая участь!
Ишь ты, Господи, поди ж ты,
какова живучесть!
* * *
Картофель выкопан и «Фауст» перечитан,
и старая исписана тетрадь,
и в ветхом, на гнилую нитку свитом,
гнездовье предстоит мне зимовать.
Привычно неприметной жить в юдоли,
как сердцу, заключённому в груди.
Картофель надо высыпать в подполье,
не то с субботы зарядят дожди.
Стекольщика и сварщика дождаться,
чтоб не задуло и не залило.
Глядишь, и раем может показаться
жизнь: сытно, сухо и теплым-тепло.
* * *
Дней подсолнухоголовость,
синтез лени и труда –
вдумчиво читать как повесть
не наскучит никогда –
приютившись лета с краю,
в спело-яблочном раю.
Погостить идут не к маю,
к зёрнышкам, а к караваю,
что замешен к сентябрю.
Нет, не входит жизнь в привычку,
только жаль и то и сё:
жаль, что смерть напишет в личку,
жаль, что кто-то чиркнет спичкой,
и сгорит буквально всё.
АЛЕКСАНДР ТРУНИН
* * *
На пустыре цветёт цикорий –
невзрачен и голубоглаз,
любитель вольных территорий
и не любитель громких фраз.
Он не годится для букета
и пахнет сорною травой,
а если и полезен где-то,
то только пользой корневой.
* * *
Всё пережить, во всём дойти
до самой подноготной сути,
но снова, ровно без пяти,
себя увидеть на распутье.
Родить, построить, посадить –
всё это было, было, было.
Что нам осталось впереди
среди всеобщего распыла…
Ремонт закончить, пыль стереть,
помыть полы и дом проветрить.
И долго медленно стареть,
а значит – жить, любить, и верить.
* * *
Проснусь, окно протру,
пока свежа истома.
Морозец поутру
сочится в щели дома.
И птицы не поют,
и небо нараспашку,
и клёны отдают
последнюю рубашку.
ВЛАДИМИР КОРМИЛЬЦЕВ
В сумасшедшем доме моей души,
Далеко от входа, в левом крыле,
Где малейший шёпот слышен в тиши,
Словно смолкли все слова на земле,
За закрытой дверцею потайной
Очень маленькая комната есть.
Но всегда в той комнате – ты со мной.
Каждый миг со мной. И – я ещё здесь,
Где касанья губ и пожатья рук
Не на долгий век, а на краткий миг.
Где из ста дорог, лежащих вокруг,
Девяносто девять – ведут в тупик.
И все истины лживы, кроме одной,
Той, в которой мир отразился весь:
Что есть комната в доме, где ты со мной.
Каждый миг со мной. И я – ещё здесь.
И хоть дом мой тёмен, словно пустой,
Для тоски и злобы места в нём нет
С той поры, как в дальней комнате той
Поселился тихий неяркий свет.
И пока сознанья и бытия
Не до дна испита горькая смесь,
Кем бы ни был я, с кем бы ни был я,
Где бы ни был я… Оглянись! Я – здесь.
ЮЛИЯ ГОРБАЧЕВСКАЯ
* * *
Однажды помнилось, что ноша
Ужасна. Куда бы деваться?
Но мне улыбается кошка,
И лапкой цепляет за пальцы.
Как солнечный лучик на плечи,
Как тёплый денёчек осенний –
Поймала тебя, человечка,
Держу тебя – нету спасенья!
И мне теперь многое можно,
Того, что и вредно, и редко…
Держи меня, рыжая кошка,
Держи меня крепко-прекрепко!
* * *
Постигнувши знание важное,
Что важного, в сущности, нет,
На борт самолёта бумажного
Беру себе детский билет.
Дела, что на сутки наметила
Еще подождут, да не суть.
С собою большая конфетина –
Чтоб другу хватило куснуть.
Рябинки на волос нанизаны –
Косы теперь вряд ли дождусь.
Летит самолётик так низенько,
Что это, конечно, к дождю.
А самое-самое важное
Таскаю в кармане с собой…
– Простите, а вы не подскажете,
Где можно купить проездной?
Марина УЛЫБЫШЕВА
* * *
Жонглируй словами, кузнечик пера,
в своей риторической школе.
Забавна и радостна эта игра,
покуда игра и не боле.
Пиши, перечёркивай, сызнова правь,
лепи их из праха, из пыли.
Но только в таком их порядке не ставь,
чтоб душу пронзило навылет.
ПРО ОВЕЧКУ
Если б я была горою
из гранита и асбеста,
то б гляделась горделиво
в безвоздушный окоём,
и, кристаллами сверкая,
в платье снежном, как невеста
я не сдвинулась бы с места.
Я б стояла на своём.
Если б я была горянкой,
я бы песню песней пела,
и как маков цвет пылала,
и на свадебном пиру
я б шашлык хрустящий ела,
и монистами звенела,
подливая в звонкий кубок
цвета крови Хванчкару.
Если б я была овечкой,
я бы думала о вечном.
А о чём ещё мне думать,
глядя в пляшущий костёр?
Чтобы ухало сердечко,
чтоб свивалась шерсть колечком,
чтоб устойчив был треножник,
чтобы ножик был остёр.
* * *
И снова жар под тридцать восемь,
и холод мертвенный в крови.
Куда ещё меня отбросит
взрывной волной твоей любви?
Что за безумие – молиться
на этот дом из года в год,
где чучело вчерашней птицы
стеклянным глазом не ведёт
Наталья НИКУЛИНА
* * *
уверена
будь Толстой Анной Карениной
он бы не бросился под поезд
а сел бы в него
и уехал
в совершенно противоположную сторону
от станции Астапово.
счастия искать…
* * * Валерию Прокошину
с тех пор как Пушкина убили
чёрная речка
впадает в вечность
а из неё
как из чёрного ящика
выпадают поэты
то Ахматова
то Бродский
то просто Божией милостию
русский поэт.
| 
